«Пекин Роу-Роу» — советская и российская музыкальная группа из Ростова-на-Дону, существовавшая с 1988 по 1993 год. Создана в 1988 году художником, поэтом и музыкантом Сергеем «Тимой» Тимофеевым и примкнувшими к нему деятелями ростовской независимой арт-сцены, включая группировку “Искусство или смерть”.
Пекин Роу-Роу
Википедия сообщает, что название «Пекин Роу-Роу» придумали Келешьян с Тимофеевым. Что же оно означает все-таки?
— Название придумал я. Группа возникла в 1988 году, через год после армии. И так получилось, что, как только Тима основал группу, он попал с гепатитом в больницу, а нас пригласили чуть ли не на первый тогда фестиваль ростовской рок-музыки, в РИИЖТе. Туда очень тщательно отбирали, желающих было много. Были какие-то ансамбли, кабацкие, филармонические, но рок мало кто понимал.
В общем, мы очень хотели участвовать в фестивале. Свою программу жюри мы показывали без Тимы: я был тогда за него. И мне надо было залитовать тексты: получить специальную печать, что наши песни можно исполнять публично. И я поехал литовать. На троллейбусе, на Сельмаш, в какой-то там комитет комсомола. Еду, и вдруг меня прошиб холодный пот: а названия-то у группы нет!
У нас была песенка с такой строчкой: «Роу-роу, роу-роу, в небе самолет!». Присказку «роу», думаю, Тима взял из названия группы Skid Row. В троллейбусе я читал газету, там была заметка, что через Ростов проходит ралли, кажется, из Парижа до Пекина. Я подумал: классно, Пекин, далекий и загадочный. Ну, и у меня в голове все это крутилось: Ростов, Пекин, «роу». А потом выскочило — «Пекин Роу-Роу»! Когда я залитовал тексты, принес их ребятам, Гоше (поэт Игорь Буренин, тесно общался с художниками ростовского товарищества «Искусство или смерть») и Тиме, и озвучил наше название. Они мне: «Что за идиотское название, а?». Но потом поняли, что это круто и круче быть не может. Это как в мантре: ничего не понятно, но энергия прет.(Дмитрий Келешьян)
Сергей Тимофеев
Сергей Анатольевич Тимофеев родился 10 мая 1959 года в Сыктывкаре в семье геологов. Именно мама, по рассказам Тимы, привила ему первые артистические навыки. Она играла на семиструнной гитаре и хорошо пела. От нее Тима и научился трем блатным аккордам, которые позже приспособил для шестиструнки. По словам Екатерины Захаровны, когда родился Олег, ей без мужа (своего папу Тима не помнил) стало нелегко управляться с обоими мальчиками, и она отправила 12-летнего Сережу из Сыктывкара в Ростов к своей сестре Клавдии Ивановне. Тетя стала ему второй мамой. Она вязала Тиме красивые свитера, шапки, шарфы и неизменные гетры. Тима всегда рисовал, изобретая собственный графический стиль и причудливые сюжеты с участием диковинных персонажей. Рисовал он всегда и на всем, что попадало под руку.
В армии, где он служил во внутренних войсках, охранявших зэков, он делал дембелям альбомы — непреложный служебный аксессуар. На страницах дембельских альбомов нарисованные Тимой советские солдаты уничтожали фантастических чудовищ с Марса невероятным оружием будущего. Чаще всего Сергею хватало лишь шариковой ручки с черной пастой, которая в итоге стала его фирменным инструментом.
Тима рассказывал, как учился в Львове на полиграфического художника, но скоро бросил, с головой утонув в творческой жизни львовской богемы. Вместе с художниками и музыкантами знаменитой позже группы «Братья Гадюкины» они чередовали уличные перфомансы с абсурдистскими театральными постановками. Вернувшись в Ростов, Тимофей женился, у него родилась дочь.
Сергей Тимофеев
Когда я родилась, знаю, он очень помогал маме, — говорит Алиса. — Приходил с работы и сразу начинал стирать пеленки, гладить, убирать, гулять со мной. Папа он был очень нежный, никогда не ругал меня ни за что, да и вообще не скандалист. Подружки маме завидовали, что Сергей так помогает по дому. Но что касается денег, это было вообще не про него. Он даже не знал, сколько у него в кармане. Не думал, где заработать. Воздушная личность
Теща приняла воздушную личность в штыки, уж очень нахальным казался. Как-то дерзко назвал ее жареную картошку невкусной, ну и получил: она высыпала всю сковороду ему на голову. А как-то покрасил в красный цвет дефицитные джинсы, подаренные тещей. (“Испортил вещь. Такие деньжищи отдала. Бессовестный.”)
Тут надо отметить, что в 80-х выйти на улицу в красных штанах — это именно что «два раза ку», полное ку-ку. Но что-то не позволяло ему слиться со всеми. Даже имя дочке он дал совершенно диковинное, родом из Страны Чудес (Таня хотела назвать ребенка Леной).
В начале 80-х это настолько странно звучало! Меня звали и Асей, и Анжелой, и Олесей. Когда я говорила: «Да я Алиса!» — «Как?» Все очень удивлялись.
Впечатление Тимофеев производил неизменно яркое и незабываемое. Одевался поначалу, как Хармс. Дмитрий Келешьян, гитарист и сооснователь «Пекинов», таким и увидел его первый раз на скучном музыкально-поэтическом вечере:
«И тут на сцену вышел парень с тетрадкой в руках. В галифе, шерстяных гетрах и клетчатом пиджаке он, казалось, прибыл сюда из какой-то другой эпохи. У него было безмятежное выражение лица, особая, располагающая к себе манера говорить, своеобразная интонация. Публика проснулась.
«Эй, Тима, откуда у тебя фингал?» — крикнули из зала. «Из трамвая на ходу случайно выпал. А знаете, что такое хеппенинг?» — спросил он в ответ. (Хеппенинг — форма современного искусства, представляющая собой действия, события или ситуации, происходящие при участии художника, но не контролируемые им полностью. — Ред.) Открыв тетрадку, высокий взлохмаченный парень с синяком под глазом стал читать свои миниатюры. О хеппенинге, об агрономе, который очень любил землю и ел ее тайком… Ему долго аплодировали. (Дмитрий Келешьян).
Сергей Тимофеев и друзья
На 3 курсе институт был брошен, хотя учеба, как и вообще все, давалась Сергею удивительно легко.
«Я к нему как-то приехала во время сессии, — вспоминала первая жена Сергея – Татьяна. — Завтра экзамен, а мы пошли в гости, тусовались почти до утра, конечно, он ничего не учил. Утром ушел на экзамен, возвращается, я в страхе спрашиваю: «Ну что? Пересдача?» — «Пятерка!»
Так же легко он нашел в Ростове подходящую работу — художником в газете «Комсомолец» (позже «Наше время»), где быстро рисовал злободневные картинки карандашом или шариковой ручкой. А вот семейная жизнь свободному художнику стала даваться все труднее.
Как-то он вышел за хлебом, а вернулся через неделю. Без хлеба. «Что маме говорил? Ну, встретил одного знакомого, потом другого, и не заметил, как неделя прошла, — рассказывает Алиса. — А мама и больницы, и морги обзвонила уже. А уж исчезновения на сутки вообще были часто».
Примерно в это время все и завертелось. В Ростове Сергей познакомился и моментально сдружился с Авдеем Тер-Оганьяном, художником тоже симпатичного облика: чаплиновские усики и чаплиновский же котелок.
Сергей Тимофеев (автопортрет и фото). Фото из внутреннего оформления издания 2018 г.
А вскоре Тима буквально влился — на волне портвейна, ибо приличный интеллигент в те времена не мог не употреблять — в радикальное товарищество «Искусство или смерть», созданное студентами и выпускниками художественного училища имени Грекова. Товарищество не сидело сложа руки: в 1988 году они сделали три выставки, одна из которых, «Выставка провинциального авангарда «Вылкам Плыз» №3», прославилась особо: она была устроена в кооперативном туалете в переулке Газетном. Жанры были представлены такие: «радикальный идиотизм», «осторожный реализм», «тотальный трансдадаизм» и прочие. «Сортирный вернисаж» имел оглушительный успех: репортаж о нем сняла самая популярная программа Центрального телевидения СССР «Взгляд», а ругательные рецензии написали все местные газеты.
Выставку закрыли уже на следующий день, зато в следующем 1989 году авангардистам дали место в просторном Выставочном зале Союза художников на набережной. Выставка называлась «Италия имеет форму сапога». Поэты Жуков и Калашников попытались въехать в помещение выставочного зала верхом на лошадях, но были остановлены администрацией.
В том же году состоялся и дебют провинциального товарищества в Москве: в фойе гостиницы «Юность» прошла «Выставка, которая не считается, потому что все очень плохо».
«Это очень занимает меня — провинциализм, — рассуждал, вернувшись из Москвы, Тимофеев в интервью самиздату Галины Пилипенко «Ура! Бум! Бум!». — Его можно возвести в ранг эстетики, но только соприкоснувшись с чем-то совсем передовым. Как чукча, отучившись где-нибудь на романо-германском факультете университета, возвращается в стойбище и становится шаманом со знанием Канта и Гегеля».
Я ходил, мне жопу нечем было прикрыть,
Я замки врезал, женился, размножался, как мог…(из песни “Пекин Роу-Роу”)
Замки Тима врезал не потому, что часто приходилось переезжать, а потому что супруга приходила в мастерскую на улицу Горького и выбивала очередной замок, если он дням оставался там пить с друзьями. Сначала он гасил свет, когда раздавался мощный стук. Потом все ложились на пол, чтобы в окно никого нельзя было разглядеть, но от праведного гнева было не скрыться — ломался очередной замок.
Папа, гаси все лампы,
Мама, ломай замки,
Время ложиться на пол,
Время точить коньки.(из песни “Пекин Роу-Роу”)
В итоге Сергей развёлся.
1989-й стал и годом создания группы «Пекин Роу-Роу». В мастерской у Валерия Кошлякова (тот работал художником-бутафором в театре музкомедии) произошел судьбоносный разговор Тимы и Кели, Тимофеева и Келешьяна.
Дмитрий Келешьян
Я познакомился с Тимой, когда работал художником в Театре музыкальной комедии. В театр меня привел Авдей Тер-Оганьян, сказал, что в музкомедии работает классный художник Валерий Кошляков, у него многому можно научиться. Я тогда был студентом-архитектором, много рисовал, ходил на пленэры, играл рок-н-роллы. В мастерской Кошлякова я и познакомился с Тимой.
Сидели с гитарами, — вспоминает Келешьян, — пели песни, пили вино, и Тима вдруг говорит мне: «Давай сделаем группу, классную группу!» Ровно на следующий день он пришел с бумажкой и сказал: «А вот первая песня нашей группы, бери гитару, давай попробуем с музыкой». На бумажке было написано:
«Я одеваю пальто, ты надеваешь манто,
Мы выпиваем две бутылки, как положено — винтом!
Я успеваю сделать шаг, ты успеваешь сделать два,
От недостатка витаминов чуть кружится голова.
Но, господи, взгляни, какой сегодня день!
Я нюхаю тебя, а ты нюхаешь сирень — весна!»
Когда я увидел этот текст, то вмиг понял, что у нас будет самая великолепная группа. Понял, что «рокенрольчики» — это хорошо, но то, что предложил Тима, — просто супер. Он стал приносить песни — одну, другую, часть текстов была написана на салфетках. Он говорил: «Давай играй “тун-ту-дун” или лучше “тум-тудум-тум-тудум”», «Я надеваю пальто, ты надеваешь манто». Песня «Весна» менялась раза три. Это была первая песня, а вторая — «Шиги-Джиги». Тима сказал: «Дай гитару» и на одном аккорде сыграл. Сначала он сочинял все песни под один аккорд. Он приходил ко мне, или я к нему, мы садились и сочиняли. У него всегда был готов какой-то набросок или четверостишие. А иногда уже и было что-то под гитару. У него была гитарка, такая плохонькая, но на ней можно было уже играть. Я ему показал аккорды. Чем дальше, тем больше он знал аккордов. И песни стали появляться с мелодиями. Требовалось только сделать аранжировки, и группа требовалась. Но что такое «продакшн» без денег? Слава богу, было такое время, что увлечь людей было нетрудно. Мы стали обрастать музыкантами.
Я пошел в училище искусств и нашел девочек — Любу, Свету, Олю, трио «Касатки». Девочки учились на первом курсе академического пения. Я вычислил, где занимается первый курс, потому что второй курс уже не стал бы с нами связываться. Я дождался, когда закончатся занятия и уйдет преподаватель. Я, патлатый такой, в значках, захожу и говорю: «Привет, знаете, что такое рок-н-ролл?» — «Да, это, наверное, круто?» — «Мы тут рядом репетируем, буквально напротив ЦГБ, в высотке на последнем этаже. Пойдемте попробуем, есть классная песня». И мы пошли. (Дмитрий Келешьян).
Виктор Пивторыпавло, барабанщик группы, лидер «Запрещенных барабанщиков»:
Виктор Пивторыпавло
Я тогда был студентом консерватории, общался со всякими неформальными персонажами типа Келешьяна, Катханова. Через них я познакомился с Тимой, наверное, на какой-то гулянке. И они меня тут же пригласили на запись альбома. Это был первый альбом «Пекин Роу Роу» — «Бесамемуча». Мы долго репетировали. Ну как репетировали… зарабатывали в переходе на портвейн. Вот и все репетиции, по большому счету. В ДК Химиков собирались несколько раз. Запись «Бесамемуча» — это сплошной бардак и броуновское движение. Кто-то с портвейном, кто-то — с саксофоном. Какие-то девки. Уже и не помню, кто из них пел, а кто танцевал. Я не мог запомнить всех персонажей просто по именам. Мне казалось, что из этого ничего путного получиться не может. Как оказалось потом, получались интересные вещи. Я был юным музыкантом с классическими взглядами на музыку. А здесь все было наоборот. Мы могли идти в магазин за портвейном, по дороге схватить какого-то чувака и привести его на студию звукозаписи, потому что чувак сказал, что когда-то играл на баяне. Или на ложках. Или пел. Он тут же попадал на студию и мог что-нибудь записать. И потом это могло еще и войти в альбом.
Дмитрий Келешьян:
— В первом альбоме — мешанина музыкальных жанров. В детстве я запоем слушал Битлов. Тима тоже слушал тех же Битлов и ранних Rolling Stones на тех же пластиночках, которые выпускались в Советском Союзе. Музыкальные редакторы советской «Мелодии» были абсолютно точны в своем выборе — сколько бы я потом не слушал Rolling Stones, те песни были лучшие. От советской эстрады 80-х меня тошнило. А потом я открыл для себя эстраду пятидесятых-шестидесятых годов. Майя Кристалинская, Аида Ведищева, Тамара Миансарова. Эти пластинки я переслушал уже будучи рок-н-рольщиком. В первом альбоме была советская эстрада плюс американский рок-н-ролл.
Первое же выступление «Пекинов» на фестивале в ДК РИИЖТ длится полторы песни и заканчивается плачевно в буквальном смысле: музыкантов прямо на сцене обрызгали слезоточивым газом за нежелание заканчивать концерт. Администрация устала от длинного фестиваля и не стала разбираться, кто там только начал.
Но интерес к музыке у Тимы растет, группа обретает других музыкантов: появляются трубач, тромбонист и саксофонисты из ансамбля Назаретова, а также баянист, скрипачка, контрабасист, флейтист, целое трио женского бэк-вокала (одна из них, Ольга Калинина, стала примой Музыкального театра).
Сергей Тимофеев
Теперь это уже целый оркестр, на концертах которого могут появиться и красивые китаянки в национальных халатах, и привокзальные бичи.
«Что-то подобное я видел потом в фильмах Кустурицы, — говорит Келешьян. — Мы могли просто найти на улице компанию каких-то колоритных людей и сказать им: «Пойдемте, у нас концерт!»
«Самое интересное, что все эти персонажи поучаствовали в записи: кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то разок во что-то ударил, кто-то шуршал на стиральной доске. Как-то мы нашли старый ксилофон на бабушкином чердаке, на котором не хватало половины клавиш, подвесили его в студии и записали гениальную песню «По улице Садовой», — вспоминал Виктор Пивторыпавло («Запрещенные барабанщики»).
Первый полноценный «серьёзный» концерт «Пекина Роу-Роу» состоялся в 1989 году в актовом зале Новочеркасского политехнического института, в рамках проводимого местным рок-клубом фестиваля некоммерческой музыки (атрибуты «серьезности» — «настоящая» сцена, «настоящий» зал, полтысячи зрителей).
Соратники по товариществу «Искусство или смерть» недоумевают: какая группа, старик? Какие еще концерты и репетиции? Ты художник! Рокеры Ростова тоже не принимают странную группу:
«Нам казалось, что «Пекин» — это своего рода балаган. Мы особо не слышали их, просто видели: ни косух, ни узких джинсов, немодные», — вспоминает барабанщик модной тогда группы «Элен» Сергей Черевков.
А Тима тем временем находит спонсоров (советско-американскую компанию) и делает грандиозный перфоманс в парке ДК Строителей — двухдневный «Праздник имени Великой Египетской царицы любви Клеопатры», объединивший художников, поэтов Заозерной школы (Тимофеев обожал этих богемных бродяг Танаиса) и музыкантов.
Он же продумывает и всю сценографию: огромные картины на заднике, холсты прямо на бетонном полу, атрибут любви — застеленная железная кровать на сцене, стенды, на которых можно рисовать. Приглашает еще несколько групп вдобавок к «Пекину» и двух бездомных — даже они поют в микрофон и танцуют.
Николай Константинов и вокальная группа “Касатки” на “СыРке”
— У него была способность, какую я за все годы карьеры (а я поработал со многими) ни у кого не встречал, — рассказывал Дмитрий Катханов. — Любой, кто находился в радиусе 100 метров от него, вдруг становился талантливым. Я своими глазами видел, как совершенно невзрачные, ничем не примечательные люди вдруг выдавали вещи, которые они никогда бы не выдали.
Потом, уже в Москве, этот удивительный дар заметит и Дмитрий Дибров.
Знаменитый бард Геннадий Жуков в фильме Серебренникова дал такое определение натуре Тимофеева: «В восточной традиции это называется Мастер жизни».
А имидж?! Какой был великолепный имидж!
В мастерской художника Кошлякова в здании музкомедии мы сделали из пылесоса компрессор для задувания одежды краской. Я задул себе кеды в желтый цвет. Майки делали сами. Мне Андрюша Кравцов нарисовал просто офигенную футболку: там были все персонажи из песен «Аквариума». Старик Козлодоев, два тракториста, «напившихся пива»… Кравцов был график потрясающий, я его недавно видел, правда, он уже не рисует.
Специально мы имидж не продумывали. Если был концерт, было понятно, что надо как-то одеться. У нас играли трубачи из оркестра Кима Назаретова, они не переодевались, так и приходили — в белых рубашках и галстуках-бабочках. Наши девушки-вокалистки, которые учились петь в опере, закутывались в сари, густо красились. У Витьки (Виктор Пивторыпавло, основатель «Запрещенных барабанщиков») была украинская вышиванка, он с Украины.Часть вещей покупали в Москве на Тишинском рынке. Там была барахолка с одеждой 1920-30-х годов. Для концерта было самое то. И у меня, и у Тимы были старинные пальто в пол. Покупали брюки, пиджаки, жилетки, галстуки и саквояжи. Что-то шили сами, заказывали в ателье. А в магазинах одежды не было. В магазинах-то и поесть не было, чего уж об одежде говорить.(Дмитрий Келешьян).
Несмотря на то, что концерты «Пекинов» в Ростове можно было сосчитать по пальцам, группу приглашают в Москву, на всесоюзный фестиваль «СыРок». Выглядят и звучат они сногсшибательно, Тима — в строгом черном пиджаке и безумных клешах, усеянных ромашками (они были сшиты специально для действа и появились позже в клипе «Резиновые ноги»).
Ростовчане выделяются даже на фоне таких самобытных участников, как «Вороны клюют твои посевы, Джузеппе» и основателя тувинской группы «Хуун Хуур Ту» и «Ят-ха» Альберта Кувезина. Но снова остаются непонятыми.
«После нашего выступления на «СыРке» какая-то московская дама написала разгромную статью: мол, мы ждали рок, а тут вышла огромная толпа людей в цветных штанишках. Не рокеры, а цыгане какие-то. Мы не вписывались ни в одну тусовку. По понятным причинам — хотелось делать что-то уникальное. В этом жанре, кроме нас, никого нет, ни одну группу туда не всунешь. Какой это жанр? Ну, мы как-то и не удосужились придумать», — смеется Келешьян.
Пекин Роу-Роу
Зато придумал писатель Александр Житинский (автор «Путешествия рок-дилетанта») — «южнорусский декаденс-бит».Вся популярность группы строилась на разошедшихся по рукам записях: в 1990-м и 92-м вышли два альбома «Бесамемуча» и «Живая сила». Оба записывались в ДК Химиков на крутейшем японском бобиннике Оtari, единственном в городе, и оба — в том сумбурном и веселом хаосе, который постоянно закручивался вокруг Тимофеева.
Павел Омельченко, звукорежиссер:
Я обедал в кафе напротив филармонии. И там оказались Келешьян и Тимофеев. И был Александр Болохов (будущий директор группы. — «Главный»), с которым я был знаком по клубу «ЭТО». Они сказали: «А давай запишемся». Я говорю: «Ну, давай». А я к тому времени как раз строил студию в ДК «Химик». Говорю: «Ну давайте, только мне надо сначала достроить студию, так как я строю все это собственными руками, приходите помогать. Они сказали: «Конечно придем». Еще на стадии строительства начали записываться. Приходила туча народу — странного вида и образа. Кроме записывающихся, была еще и тусовка. Я не знаю, как директор ДК Фокин это терпел, но один раз даже я вспылил, когда какой-то человек сломал всю плитку. Приходила какая-то девочка-скрипачка, которая все время говорила: «Я — овца, я ни хрена не понимаю». Приходил чувак, который должен был сыграть соло на баяне в песне «Ночная звезда», довольно экспрессивное соло. Он был с бодуна, как надо, сыграть не смог, поэтому скорость на магнитофоне понизили в два раза, и он сыграл вдвое медленнее. Потом магнитофон включили на нужной скорости. Но что-то получилось.
Дмитрий Катханов, продюсер альбома «Живая сила», лидер группы «12 вольт»:
Если группе случайных прохожих неожиданно раздать музыкальные инструменты и попросить исполнить что-нибудь вместе, то они, конечно, начнут играть в разных тональностях, в разных ритмах… Так вот, первоначально «Пекин» производил примерно такое же впечатление. Но все у них при этом каким-то фантастическим образом все равно звучало и несло в себе содержание — от трогательного до пронзительного. Музыка — всего лишь некий резервуар для наполнения содержанием. Тима мог наполнить содержанием любой горшок, даже кривенький и дырявый, а каждому из участников дать ощущение, что именно он является ключевым винтиком в этом механизме — гением. Причем это не ограничивалось только ощущением: я видел, как на первый взгляд совершенно обычные люди на какое-то время действительно становились гениями.
Первый альбом («Бесамемуча») звучит как несущийся мимо переполненный счастливыми молодыми людьми веселый поезд. Они машут мне руками, предлагая запрыгнуть к ним на ходу, чтобы разделить с ними веселье. Ну, я и запрыгнул.
Виктор Пивторыпавло:
— Живые выступления можно пересчитать по пальцам одной руки. Главным был фестиваль «СыРок» в Москве. Большая площадка, много народу. Клубных концертов даже не вспомню. Чаще выступали в переходах, с двумя гитарами и бубном… Перед выходом на сцену все напились, во-первых, от страха, во-вторых, чтобы поддержать реноме ростовских панк-музыкантов. В зале было примерно то же самое. Почему-то зал был полупустой. Болохов все это снимал. Если бы не Боба, вообще бы ничего не было. Он всегда видел себя Брайаном Эпстайном, большим продюсером. Но у него получалось все наоборот, он был комичным персонажем в рваных ботинках и выглядел в целом потрепанным. Он мог потратить последние свои деньги на общее дело, и он всегда был уверен в успехе. Но всегда получалось наоборот.
Дмитрий Келешьян:
После записи нашего первого альбома мы все услышали Тома Уэйтса. Нам казалось, что он нам созвучен. Второй альбом был записан осознанно по сравнению с первым, я чувствовал звучание. Как раз там оказался к месту нерв Тома Уэйтса. Звуковая атмосфера, в отличие от первого альбома, достаточно холодная. Если первый альбом — теплый, горячий, то второй — холодный, но более зрелый.
Павел Омельченко:
— Первый альбом писали синхронно, играли все сразу. Тогда компьютерных технологий не было, поэтому делали много дублей. Во втором альбоме изначально записали барабаны. Это Катханов так придумал. Наверное, он был прав. Пивторыпавло — профи, его барабаны взяли за основу, на эту основу потом накладывали другие инструменты. Во втором альбоме Катханов уселся за ручки, выступил в качестве продюсера. Помню, что в песне «Психоаналитики» кто-то предложил в параллель басу пустить гитару. Получился интересный звук. Когда записывали, аж подпрыгивали от радости. Как классно получилось.
Дмитрий Катханов:
— Почти во всех песнях вокал Сережи Тимофеева нам удавалось записать с первого дубля, потому что пел сердцем. Делал он это так, что каждая буква, попадая прямо в теменную область головного мозга слушателя, мгновенно пробуждала чувства и воображение. Сердце Тимы толкало такую мощную волну, что даже его тело иногда не выдерживало. Так, во время записи вокала для песни «Ангел» в самый кульминационный момент он умудрился вывихнуть себе челюсть. Но, к счастью, Саша Болохов, директор группы и записи обоих альбомов, как-то смог вернуть ее в исходное положение. Бюджет записи, составил 10 рублей — это то, что Саша Болохов потратил на покупку магнитной ленты для студийного магнитофона. Это было эквивалентно стоимости примерно двух бутылок водки.
Дмитрий Келешьян:
— Если в первом альбоме была бесшабашная веселость, во втором можно уже почувствовать надлом, дорогу вниз: «Все мы голь да шантрапа». Каким мог бы быть третий альбом? Может быть, это был бы возврат в легкость первого «Пекина». Были какие-то наброски, но они, правда, все были тяжелые. Это все было написано в Москве. Какие-то обрывки, куплеты.
Сергей Тимофеев
Дмитрий Катханов:
— Во втором альбоме мы решили поезд притормозить, чтобы Тима мог выйти на перрон, подойти к слушателю и, взяв его за пуговицу, сказать: «Старик, а у нас вполне серьезные намерения». А намерения были действительно серьезными. Второй альбом («Живая сила») задумывался как размах перед третьим («Вака-Вака»), который должен был стать ударом. Ударом по всепоглощающему унынию…
Пивторыпавло:
Работа в студии проходила всегда интересно и весело. Серега постоянно приводил с собой каких-то непонятных людей. Например, гармониста, с которым случайно познакомился, выпивая в переходе. Или привел двух каких-то девок и сказал: «Эти девчонки отлично поют, будут нам подпевать». И почти на каждой сессии что-то подобное происходило. И самое интересно, что все эти персонажи поучаствовали в записи: кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то разок во что-то ударил, кто-то шуршал на стиральной доске. Как-то мы нашли старый ксилофон на чьем-то бабушкином чердаке, на котором не хватало половины клавиш, подвесили его в студии и записали гениальную песню «По улице Садовой».
Катханов:
Дмитрий Катханов
Первый альбом («Бесамемуча». — Ред.) был студенческий. В него я практически не вмешивался, так, подыграл немножко. Но задача была зафиксировать их такими, какими они были. И они зафиксировали. А на втором альбоме Тима уже лично ко мне обратился за помощью. И я предложил такую концепцию: повернуться к слушателю лицом и уже рассказать некую историю. У нас в тот момент появился магнитофон Otari четырехканальный. Саша Болохов, директор группы, его выкупил. Писались мы в ДК химиков. На этот магнитофон потом записывались и «Матросская Тишина», и «12 вольт». Четыре дорожки дают не так много возможностей, и поэтому мы решили все сделать следующим образом: записать сначала стерео на две дорожки — Витины барабаны и Тимин вокал. И в этом и была находка, поскольку, когда записываешь вокал на фонограмму, теряется драйв. А так Тима попадал в тональность. А потом на оставшиеся две дорожки накладывалось все остальное. На первом альбоме у Тимы голос подростковый, дворовый. А надо заметить, что Сережа был сильно старше нас. Если мне тогда было года 23, то Тиме уже тридцатник. Я ему сказал: «Ты ведь лось уже зрелый. Давай будь собой». Он прислушался и изменил манеру пения. В «Ангеле», например, он такие пассажи выдает и делает это абсолютно честно. Может, он не всегда правильно интонировал. Но смысл передавал настолько точно, что эта «лажа» была вполне оправданна. Мы его всегда записывали с первого дубля. Возились уже с другими музыкантами. Никто не занимался распространением. Мы выпустили альбом, и буквально через несколько дней в трамвае я слышал, как какие-то мальчишки поют песни нашего «лося». И это без всякого маркетинга.
К тому времени Тима уже несколько лет как развелся с женой, поскольку кроме всего прочего была у него большая слабость.
«Очень любил красивых женщин. Просто трепетал, — рассказывала первая жена Татьяна. — Однажды пригласили нас в компанию. Людей много, но я сразу заметила: столько красивых баб! И он тут же засиял, как лампочка: весь вечер на арене, говорил без умолку».
Поражались и друзья музыканты, как он «с легкостью элегантного хама знакомился с неприступными красотками, дорогими и надменными, как Снежная королева, и тут же уводил их в манящую даль».
Но появляется женщина, которая сама берет его в оборот — яркая блондинка Виктория (сегодня жена художника Дмитрия Врубеля). И вместе с ней осенью 1992 года Тима уезжает в столицу.
В Москву, в Москву!
Сергей Тимофеев в Москве
Виктория Тимофеева:
— В тот период мы, как всегда, скитались. Я посчитала, что мы пожили в 23 разных местах. Наконец, нам дали 11-метровую мастерскую в коммуналке, и мы жили там до отъезда в Москву. «…А ты скребешь ногтями желтый подоконник» — в той самой комнатке с желтым от старости подоконником. Уезжал первым Тима, а я должна была еще съездить к маме в Одессу. Стоял сентябрь, у меня отчего-то было муторно на душе. Запомнила, как он шел в районе площади Тружеников в дурацких красных носках, которые я же ему и купила.
Чуть ли не вся ростовская богема, как чеховские сестры, стремится выбраться из провинции и развернуться во всю мощь. И действительно выбирается почти целиком.
Тер-Оганьян:
Группа раскрутилась достаточно неплохо. Пошли какие-то записи, в Ростове группа уже была достаточно популярной. И в самый разгар успеха Тима переехал в Москву к нам, в Трехпрудный. И его сразу же взяли работать в «Останкино». Там работал его старый друг Макс Василенко, а также Дима Дибров, тоже из Ростова. Он сразу влился в эту компашку.
В столице события разворачиваются стремительно. Уехавший первым Авдей Тер-Оганьян занимает коммуналку в московском доме под снос и придумывает делать там художественную галерею по четвергам. Потом к нему присоединяются Кошляков, Дубосарский и другие. Так появляется артистическая сквот-коммуна и теперь уже исторически знаменитая «галерея на Трехпрудном». За 2 года в ней проведено 95 выставок. Провинциальные авангардисты становятся центром внимания столичной тусовки. А Тима вскоре попадает на телевидение, причем на крупный пост. Головокружительная карьера начинается с чечетки на рояле. В автобиографической книге «Раб лампы» Дмитрий Дибров подробно вспоминает, как Тима ворвался в его жизнь:
«Тусовка происходила в намеченных на снос якиманских развалинах… Сережа возвышался над толпой, и не только в силу урожденной долговязости: просто он бил чечетку на рояле. Он был как-то продет в синюю школьную форму, претерпевшую, впрочем, дизайнерскую метаморфозу. Скучные школьные пуговицы были спороты, вместо них пиджак оказался снабжен дюжиной крошечных пуговичек от чего-то крайне изящного. Брюки не были подшиты, но все равно они не доставали до голых щиколоток. Носков у Сережи не было».
Простой и нахальной просьбой «возьми меня на работу на телек» Сереже удалось обескуражить даже Диброва:
«От такой наглости я даже отпустил талию своей спутницы».
Расстались они на том, что Тимофеев за неделю должен сделать логотип канала и нарисовать кадр с диктором. То есть, по сути, работу целого дизайн-бюро.
«Знал ли этот человек с голыми щиколотками, как годами устраиваются в Останкино выпускники Суриковки, как потом годами лепят из папье-маше шляпки мухоморов для детских передач, потихоньку спиваются и ждут, чтобы кто-нибудь хоть на пушечный выстрел подпустил их к настоящей работе? Знал ли он, что стоит за незатейливой фразой «нарисовать кадр»?».
Но он откуда-то знал. Ровно через неделю он приглашает в сквот Диброва, а Дибров зовет друга — главного дизайнера ЦТ СССР Алексея Пищулина. И Тима разворачивает перед гостями лист ватмана.
«Минут пять минут я честно пытался сообразить, — пишет Дибров, — по какому общему признаку соседствуют здесь самые разные предметы и сущности: одни выписаны так, будто сфотографированы, иные — вовсе пиктограммы. И тут тишину нарушил голос Алеши: «Это гений. Ты понял, что он предлагает?».
Уже на следующий день Тима стоял в кабинете генерального директора АТВ Анатолия Малкина «в своей знаменитой школьной форме на голое тело и застенчиво тыкал пальцем в мятый ватман». А еще через неделю ему выписали удостоверение главного художника Четвертого канала Останкино. Для самого продвинутого на тот момент Авторского телевидения Тимофеев придумывает самые продвинутые декорации: ионическая колонна, фикус и картина Гейнсборо, продублированная 16 раз. Дибров уверяет его, что декораторы захотят много денег и будут тянуть с заказом. «Но они художники же?» — уточняет Тима. — «В прошлом да». — «Художников в прошлом не бывает. Ты мне их только покажи, своих декораторов. Будет тебе Гейнсборо».
Об особой энергии и какой-то человеческой легкости говорят все, кто хоть ненадолго сталкивался с нашим провинциальным гением. Подействовало и здесь.
«Я не верил глазам, — пишет Дибров, — распахивались тяжелые цеховые двери, и за дверями уже высилась построенная раньше срока, невиданная доселе на совковом ТВ декорация с колонной… Рекламщиков победил долговязый парень со стеснительной улыбкой. У него не было денег. Но при нем любой тут же вспоминал, что вообще-то он — художник».
Тима и Вика
Тимофеев первым на нашем телевидении сделал рекламу, не рекламируя ничего. Модный и дорогой видеоролик с красивыми девушками. Сам он тоже в нем снимался. Появлялся в конце и говорил только одно: «Все будет хорошо». Предвосхитил социальную рекламу, например, высокохудожественный «Русский проект» Первого канала («Все у нас получится», «Берегите любовь» и так далее).
Его друг, тележурналист Вероника Богма, рассказывала:
«В Москве это был другой человек: чисто выбрит, стильно одет, шикарные ботинки, пальто. Но такой же добродушный. Ужасно радовался тому, что делает, развернул на полу какую-то длинную штуку, показывал, какие будут декорации на канале. Помню, сидим мы в эфире, в кадре группа «ДДТ» с Дибровым, а мы с Тимой за задником, им нарисованным, пьем вино из трехлитрового баллона».
А потом случилась трагедия. Был месяц май. Весна! 10 мая Тима перешагнул возраст Христа, ему только что исполнилось 34.
Вспоминает Виктория (вторая жена Сергея):
«28 мая мы шли от Петлюры по Страстному бульвару. Я шла метрах в 10–15 впереди. А мы накануне купили себе два отличных светлых китайских плаща. По десять рублей, одинакового размера. Почти дошли до памятника Пушкину, до дома осталось метров сто. Оборачиваюсь, Тима лежит. Думаю, вот как всегда. Ну что за актерство дурацкое, стирать-то новый плащ буду я. Подбегаю, Тима говорит: «Викуля, меня убили». Даже не поняла сначала, что он не шутит. А потом увидела, что на люке лежит пуля. Меня в скорую не пустили, нас повели в отделение, которое за «Макдоналдсом». Не помню ничего, кроме того, что пьяный мент пытался хватать меня за грудь, а я кричала и плакала.
Как рассказал парень из ларька, Тима покупал сигареты, подошли двое и его толкнули. Тима, улыбаясь, обернулся: «Вы что, я же тут первым стоял». Без нажима, просто и доброжелательно. Один из подошедших парней наставил на него пистолет и сказал: «Я тебя, сука, застрелю». Тима, улыбаясь, поднял руки. Не было ни драки, ни конфликта, ничего. В него просто выстрелили.
Вечером хозяин ларька еще готов был давать показания, он говорил, что это были чеченские парни. Утром он сказал, что никого не видел, ничего не слышал».
Умирал он шесть дней, лежа в больнице Склифосовского.
«Даже склифософская простыня — и та оказалась для него короткой. Он и здесь сверкал голыми лодыжками. Перебитый спинной мозг отказывался признавать их своими, и теперь это была пара фиолетовых дирижаблей», — это тоже из книжки Диброва.
«Честно? Я плакал. Видя такое дело, Серега отвернулся, чтобы не мешать.
— Вот говорят, что смерти нет, — потом сказал он. — Она есть. Я ее уже два дня вижу. Вот она сейчас там, в углу потолка. Знаешь, я ведь родился и вырос-то на зоне. Мать служила в ВОХРе, и я при ней. Один из конвоиров как-то хотел поиграть с пацаном. А чем играть? Да тем, что под рукой. Снял ружье и дулом в меня: «Пух-пух!» И осклабился. Это дуло и его цинготные зубы все годы преследуют меня как самое страшное из детства. Вот он и есть на потолке. Все время целится. «Пух-пух!»
6 июня 1993 года Тимофеева не стало. Уже много позже Дмитрий Келешьян сравнил его с кометой, яркой и падающей. И действительно, вся история происходила очень быстро. «Пекин Роу-Роу» и «Искусство или смерть» — 4 года. Жизнь в Москве — чуть больше полугода.
Тима не успел снять фильм: сценарий под названием «Дай мне голову Хосе» был готов. Сделать новые декорации на АТВ. Записать с группой третий альбом: материал имелся, и, кстати, на один из оставленных текстов, «Промокашка», у Дмитрия Катханова есть прекрасная печальная песня, но весна в ней уже совсем иная: «Стонет, стонет за стеною, стонет подлая весна». Издать «Мастера и Маргариту» со своими иллюстрациями. Сделать новую революционную выставку. Да мало ли чего еще.
в центре- Сергей Тимофеев
Виктория Тимофеева:
— Конечно, третий альбом бы состоялся. Была общая зеленая тетрадь, где было много почти готовых песен и набросков. Там были, поверь мне, потрясающие тексты. У меня кто-то стащил ее. Даже подозреваю, кто, не со зла, а от любви к Тиме. Это случилось, когда его уже не стало, я жила в Кузьминках.
Я, конечно, миллион раз думала, что наворотил бы Тима, если бы был жив. Такая несправедливая, нелепая, нелогичная точка. Конечно, мои претензии к мирозданию, или как там называется все это вот там, наверху, выглядят глупо, но он был до того безыскусно гармоничен, что эта смерть была совершенно не в том месте и не в то время. Ни пика, ни кульминации, он шел к какому-то необычайному расцвету, попутно делая прекрасные вещи. Наверное, оттого и не могу принять эту смерть.
Келешьян считает, что иначе быть не могло:
«Тима не мыслил себя в обывательской жизни. Он бы не смог, как большинство, — проповедовать авангард, а потом пытаться его монетизировать… На 45-летний юбилей уже мертвого Майка Науменко я позвонил Гребенщикову от Би-Би-Си и спросил: «Что бы сейчас делал Майк?». Он ответил: «В наше коммерческое время таким людям — с детской непосредственностью, со святым и тонким отношением к творчеству — тут не место». А вообще Тиму могли застрелить раз десять, он по краю ходил».
Павел Омельченко:
— Несколько песен не вошли во второй альбом, в том числе «Вака-Вака» («Сначала было слово, а после слова — драка»). Весь этот материал лежал у меня на пленках довольно долго, но так как в те времена пленки были очень дорогие, достать их было очень сложно, и мне для какой-то следующей работы они понадобились. И я все стер. Подумал, Господи, еще запишем тысячу раз. И буквально через неделю Тимофея не стало.
Виктор Пивторыпавло:
— У Тимы было новое увлечение — телевидение. И он им с удовольствием занимался. Келешьян очень сильно переживал по этому поводу, потому что на музыкальное творчество у Сергея времени не оставалось. Друзья-художники «стебали» Тимофея: «Занимаешься херней, ты что, поэт-песенник, что ли? Ты же художник. Поэт-песенник — это же обидно». Этот разговор был при мне. Я думаю, он вполне мог уже и возвращаться к песням. Личность многосторонняя, многоплановая, он мог себя выразить в чем-то другом. Третьего альбома могло и не быть. Его и не было.
Виктория Тимофеева:
— Он постоянно что-то придумывал, творил либо рисовал, либо тексты писал. После смерти узнала, что он изучал компьютер и хотел учиться играть на виолончели. Создал множество красивых концепций для телевидения, еще никогда не было такого красивого «ящика» — это понимают те, кто помнит то время. Он снялся в своих «релаксах» «Все будет хорошо» (социальная реклама. — «Главный»). К сожалению, я не знаю, где эти записи. Вообще, почти все Тимины вещи у меня пропали — 7 холстов, папка с коллажами. Какая-то мистика. Это очень тяжело, но сходить с ума по этому поводу не буду. Ну вещи и вещи. По сравнению со смертью Тимофея, это незначительная деталь.
Сегодня две дюжины песен «Пекинов» живут своей жизнью и, кажется, уже вшиты в подкорку. В чем их секрет? Может, в том, как гармонично Тимофеев соединил высокий и низкий стиль: засыхающую кабачковую икру и замирающую нежную душу. Или в том, что он, как обычно, легко, опередил время.
А время, как обычно, расставило фигуры по своим местам.
Володя Вещевайлов, Тима и Дима Келешьян
«Я довольно долго жил в Германии, — рассказывал Дмитрий Катханов в интервью изданию Colta.ru. — И проводил своего рода исследование: давал своим тамошним друзьям послушать разные наши группы, в том числе и успешные. Это очень хороший тест на талантливость. И на успешных группах они всегда морщились, а когда ставил «Пекин», все всегда были в восторге. Они все говорили: «Это очень круто». И суперпрофессиональные музыканты, и академические, и джазмены, и киношные люди. Вообще все мои друзья, хорошие режиссеры — Попогребский, Хлебников, Бычкова — все они знают «Пекин» и фанатеют от него»
Известный контркультурный лейбл «Отделение ВЫХОД» выпустил двойной диск со всем сохранившимся наследием «Пекина Роу-Роу» — CD с отремастированными альбомами «Бесамемуча» и «Живая сила» и DVD c концертными записями, а также клипами и документальным фильмом «Шиги-Джиги, или Все будет хорошо», снятыми начинающим тогда режиссером Кириллом Серебренниковым.
Дмитрий Келешьян:
Серебренников не любил “Пекин”, ему тупо нравилось тусоваться с нами, нравилась движуха вокруг нас.
Наибольшую известность нескольким музыкантам, игравшим в “Пекине Роу-Роу”, принес впоследствии поп-проект “Запрещённые Барабанщики” (В. Пивторыпавло, М. Кузнецов).
В 1998 году Геннадий Рыгалов (ростовский театр пластики «Пластилиновый кот») использовал в своём спектакле «Босх-2» песенку «Пекин Роу-Роу» «По улице Садовой» (сцена «Слепые»).
30 мая 2009 группа «Звери» на своём концерте в зале МХАТ им. М. Горького исполнила песню Сергея Тимофеева «Весна» из репертуара группы «Пекин Роу-Роу».
В 2009 песня «Пекин Роу-Роу» «Шиги-Джиги» вошла в саундтрек к новелле Кирилла Серебренникова «Поцелуй креветки» (в составе киноальманаха «Короткое замыкание»).
В 2012 году в телесериале «Местные новости» (телеканал «Россия») была использована песня «Пекин Роу-Роу» «Жу-жу».
В 2010 году ряд музыкантов «Пекин Роу-Роу» во главе с гитаристом и аранжировщиком Дмитрием Келешьяном организовали группу «Хуже, чем дети!», репертуар которой состоит из старых «классических» хитов «Пекин Роу-Роу» и нового материала. Группа записала альбом и несколько концертных выступлений. На данный момент продолжает существование, давая изредка концерты.
